Яна Глазкова - Жоэль и Поль
– Тогда Вы должны знать, кто мы такие с Жоэль, верно?
– Вы часть меня, и всегда там были. Но кажется, что очень многие удивлены вашим появлением и стремятся понять, какой посыл вы несете во Вселенную.
– Как мы появились? Что такого плохого мы могли сделать?
– Не знаю. Вы особенные.
Человек замолчал, уставившись куда-то вдаль, его пальца играли с травой, а на лице запечатлелась легкая улыбка, улыбка, которую обычно люди дарят сами себе.
«Какой странный человек. Есть в нем что-то манящее, и в то же время все внутри него пусто. Как это можно назвать? Силой?» – Поль размышлял про себя, скользя глазами по льняному костюму и пытаясь запомнить каждую тень на теле человека, который назвал себя пространством.
– Почему нам просто нельзя жить вместе?
– Почему нельзя? Внутри меня вы вечно вместе.
– Я не умею так мыслить. Мне это непонятно.
Поль уставился вдаль, прикусив нижнюю губу. Он и правда ничего не понимал, но теперь уж ничего и не чувствовал, катарсис миновал.
Человек резко повернулся к Полю, и его глаза осветились фарами проезжающих мимо мыслей.
– Я знаю, что может тебе помочь. Внутри меня есть все, все события. Изнасилования, войны, рождения новой жизни, любовь, прощение – есть все. Я неделим. Внутри меня нет черного и белого. Но все является частью одной системы. И если бы неведомая сила извлекла одну пощечину или один поцелуй после долгого расставания – вся сложная структура развалилась, унося все события, без разбору. Что-то наподобие черной дыры. Как ты понимаешь, ваше существование с Жоэль и ваша неминуемое расставание были просто необходимы в космосе мироздания. Что отдельно для вас это может значить? Я объясню. Ты и Жоэль есть отдельно взятые частицы космоса, микрокосмосы. Внутри вас должны произойти запланированные и всегда существовавшие внутри меня события, которые изменят вас и откроют вам истину. Это было необходимо вам лично. Через ваши страдания вы обретёте больше, чем имели в самом начале.
– Страдания? Почему все должно проходить через страдания?
– Вы назвали это страданием, а не я. Это всего лишь часть, и выбор названия лежит в степени принятия.
– В степени принятия.
Поль повторил последние слова своего собеседника, завороженно разглядывая горизонт. В глазах помутнело. Он увидел лес, очарованный туманами и приправленный сыростью и дурманящим запахом. Он слышал топот копыт. Лошади пробегали где-то совсем рядом. Стрекотали сверчки, пахло черемухой. Картинки менялись по часовой стрелке, как слайды, не позволяя уму фиксировать происходящее, производить оценку. В этот момент Поль был не защищен фильтрами своего ума, его разум и сердце испытывали НЕЧТО. В лесу он увидел хижину, покосившуюся и поросшую мхом у фундамента. На крыльце сидел человек в очках в роговой оправе. На его макушке красовалась лысина, и выглядел он уставшим. Его губы шевелились, а руки сжимали стопку бумаг. Он находился в стадии принятия решения, и чем глубже кнут мыслей входил в сердце, тем мрачнее становилось лицо. Поль пытался разглядеть бумаги, что были в руках несчастного человека. И призывая все свои силы на помощь, он увидел два слова, два имени посреди белого листа « Жоэль и Поль».
***Какова вероятность того, что мы встаем по утрам не зря? Какова вероятность того, что случайно брошенная фраза способна привести к тысячам смертей? Какая вероятность того, что один вздох способен спасти миллионы надежд? У нас нет никаких гарантий, у нас нет никаких расписок и закладных. Воистину искренний и добрый посыл способен разрушать, а зло и ненависть способна строить. Разве у нас есть гарантия, что мы правы?
Он сидел на крыльце своего скромного жилища, воздух сжимал его горло, как милосердная рука матери шею умирающего в муках сына. Его ладони покрылись испариной, со лба на сухое дерево и в черную землю падали капли пота. Разве он отдавал себе отчет в том, что создала его одинокая и истерзанная болью жизнь?
Человек в видениях Поля был его создателем. Кем он был еще? Он был простым смертным, решившим написать роман.
***Сын домохозяйки и отставного офицера был запуганным и глубоко ранимым человеком. Проработав полжизни инженером на заводе, выполняя свои должностные обязанности без особого интереса, но и с присущей человеку постсоветского пространства ответственностью, по вечерам он упивался чтением книг. Женщины его никогда не любили, а жена, которая, с ее слов, «совершила самую большую ошибку, поставив ту чертову подпись», выскочила за него сразу после школы. И когда у этого совершенно, казалось бы, скучного человека не осталось ничего из того, что он любил и считал ценным, он создал то, что впервые было чем-то стоящим. Он полетел вниз с горы своих убеждений и, корчась от боли, там, у самого подножия, впервые стал человеком-творцом. Потеряв все, прожив львиную долю жизни, как волочащийся кусок надорванного на свадьбе подола, обнищав духом, растеряв всякое мужское достоинство, он впервые родился в свои 58 лет. Он продал свою «однушку», купил полуразвалившуюся деревянную избу в лесостепной части западной Сибири и в уединении вершил суд над героями своего произведения. Он никогда не встречал ни одной женщины по имени Жоэль и ни одного мужчины по имени Поль. Он никогда не путешествовал по миру, разве что к родственникам в Ростов-на-Дону и к троюродной бабке в Пермь. Все, что у него было – это его воображение. Из этого источника он мог черпать все образы, запахи, вкусы, цвета. Литература помогала ему обрести глаза, словно первый телескоп Ханса Липперсгейна, литература приподнимала завесу субъективной ограниченности и приближала то, к чему никогда не суждено было прикоснуться.
Он писал то, что хотел бы увидеть, о той жизни, которую хотел бы получить вместо своей. Его роман был квинтэссенцией мечты, фантазии и нереализованной любви. Что-то в этом простом и обиженном на мир человеке было особенное, такое же особенное, как и в каждом живущем ныне. И он излил на листы бумаги влагу души, и эта влага дала начало новому миру. Сила его мысли, его человеческая суть породила параллельную вселенную, некий вакуум, в котором жили герои его романа. Он, сам того не подозревая, стал богом-творцом. Поразительно было и само появление некого мира с живыми людьми, и способность других вымышленных персонажей приходить в этот мир. Все, кого встречала Жоэль, были из крови и плоти, но были когда-то созданы на страницах рассказов, романов или просто в воображении простых, серых и, вроде, никому не заметных людей. Человек смог выполнить роль Бога? Это не могло не вызвать интереса у тысячи нитей, сплетающей нашу Вселенную. Простой человек преступил рамки дозволенного. И появилось много вопросов, хрупкий мир превратился в полевые учения. Жоэль и Поля разделили, их провели через тысячу испытаний ради того, чтобы найти ответ на главный вопрос: что же делать с непрошенными гостями?
***Инженер сидел на деревянном крыльце, поросшем мхом, и не имел ни малейшего представления о своем значимом поступке. Он сидел на крыльце и решался на то, чем и должен был закончиться его аскетизм: самоубийство. У него более не было ни целей, ни желаний, ни сил. Это была красивая точка, достойный финал, но, как оказалось, уходить из жизни было непросто, и, как у всякого простого человека, в нем проснулся страх смерти, страх боли и режущая живот жалость к самому себе.
«А чего ради? Чего ради мне еще жить? Ты сделал все, что мы задумали, все. Роман написан, жизнь прожита и ничего меня светлого больше не ждет. Но сейчас мы делаем вдохи. Как тут пахнет, какой аромат, как трещит жизнью мир вокруг. Как здесь хорошо. Нет! Я сказал тебе нет. Ну ты и дурак, наивный дурак! Хватит мечтать и наслаждаться. Ты, жалкое подобие на человека, не должен даже думать о каком-либо спасении, о будущем. Размечтался! Даже твой роман никому не нужен, он скучный! Бездарность! Кому, по-твоему, будет интересно читать сопливый роман про двух французов, которые к тому же получились никакими не французами, а обычными русскими с имперскими запашками? Мы устали так жить, ты и я, мы так устали жить. А концовка твоего романа? Ты думаешь счастливый конец кому-то сегодня интересен? Ты даже сам себе не способен придумать счастливый конец. Ты жалок! Жалок», – инженер потел всем лицом и сосредоточено мучил себя деструктивными мыслями. У него в руках был бесценный роман, породивший живых, мыслящих, чувствующих людей. У него в руках была кисть Господа, которая еще не успела высохнуть, не успела остыть от его рук. Если бы только он знал, если бы хоть немного догадывался, что он совершил, быть может и его судьба, и судьба героев его книги сложилась иначе. Быть может, Жоэль и Поль смогли бы остаться вместе, быть может, никогда не узнали бы правду и, пребывая в блаженном неведении, любили друг друга вечно на улицах Парижа. Но сложилось все иначе. Инженер жаждал расправы над самим собой, а Жоэль и Поль, находясь далеко друг от друга, познавали цену любви и вкус страданий.
